Как мы жили в 90-е годы: «Угробили мужа, а отвечать никто не хотел!»

Эта грустная история случилась очень много лет назад. Сегодня, в век стремления людей к социальной справедливости, в эпоху соцсетей и кажущейся «открытости» властей, такое представить себе сложно. Но это - было! И чем все закончилось – так и не известно.

…Все, что осталось от любимого мужа Марины – опечатанная в целлофане с милицейскими пломбами куртка из черно-зеленого эластика 58-го размера. Она – основная улика и главное доказательство вины в убийстве ее мужа Михаила. Вину Марина возложила на врачей Вологодской областной больницы. И ничто не могло ее заставить расстаться  с этим вещдоком.

6 апреля 1997 года 38-летний Михаил Д. поступил по «скорой» в районную Кадуйскую больницу с колото-резаными ранениями живота. Машина привезла его из поселка Хохлово, где здоровенный вологжанин повздорил с тестем. Подвыпивший в очередной раз 65-летний папа Марины выхватил перочинный нож и ударил нелюбимого зятя. Раны оказались серьезными. Хотя весил молодой мужчина 120 килограммов, роста был богатырского. 

В тот же вечер хирург Михайлов в течение шести часов оперировал пациента. Удалил селезенку, влил два литра крови. Определил титр: «вторая, резус-отрицательная».

По мнению Марины, Миша еще бы месяц пролежал в районном стационаре, благополучно выписался бы домой, в Вологду. Но семья решилась на шаг, который оказался смертельным. И винить в этом Марине некому: она одна придумала это.

- Мне казалось, что в Вологде надежнее, - оправдывалась Марина. Она подключила знакомства, приложила все усилия. И вот уже 12 апреля Михаил с гнойными послеоперационными осложнениями был определен на 12-й этаж областного стационара на Пошехонке. С тех пор она проклинала себя не один десяток раз, а изумленные глаза  Михайлова снились ей потом не один год: «Мы бы вылечили его, Мариночка, ну зачем?..» 

Разительная перемена обстановки сразу бросилась в глаза несчастной женщине. Ее много лет потом одолевал ужас только от одного воспоминания: 

- Надо было срочно вскрывать абсцесс, из-за которого мы и привезли Мишу, делать дренаж. Он просто захлебывался от гноя! А Мишу стали лечить только терапевтическими средствами. Правда, оперировать им все равно пришлось, - вспоминала Марина спустя три года. Однако это случилось 21 апреля, но Марина была уверена, что в карте дату переправили на 16-е. Чтобы скрыть «грехи».

Отправить Михаила на операционный стол вынудили обстоятельства: на глазах у жены его швы лопнули, из раны полезли внутренности. Сначала врач Г. хотел просто «посмотреть в перевязочной». Но потом все же пришлось повторно оперировать – огромный гнойник было не скрыть. А через два дня, 23 апреля, Михаилу влили донорскую кровь. По мнению женщины, это и стало началом конца ее любимого мужа. Сразу отекли ноги, скакнула до сорока температура. Но родные решили тогда: это – начало выздоровления.

Бросив работу, с 7 апреля до 11 июня почти круглосуточно Марина сидела у койки мужа. Делала все, что ей говорили медики. Научилась промывать дренажные трубки от гноя, закачивать через них в брюшную полость лекарство из майонезной баночки одним и тем же стеклянным шприцем много дней. Выучила термины: «поддиафрагмальный абсцесс», «интоксикация». Научилась уворачиваться от пьяного медика, который советовал принести тяжелобольному со свищом в желудке, «холодец и селедочку».

27 апреля врач Г. ушел в отпуск, оставив после себя практиканта. Потом были хирург К., Ш. 12 мая «свой» врач Г. вернулся и неделю наблюдал больного. Приглашал для консультации главного хирурга Р., завотделением Л. После новой операции 19 мая по удалению свищей в желудке и печени перевели в отдельную палату. «Умирать, что ли?» - мрачно шутил Михаил. Он не понимал, как близок был к истине, а Марина уверена: чтобы оказалось поменьше свидетелей.

4 июня к Михаилу забежала медсестра Марина, спросила, какой у него резус. «Врач назначил переливание, надо заказать кровь нужной группы на станции, а карту поднимать неохота», - простодушно призналась замотанная медичка. Марина помнила, что до 1982 года муж был активным донором, группу помнила наизусть: вторая отрицательная. Вечером медсестра снова зашла: «Что ж ты, Миша, группу неверно сказал? Я заказала отрицательную, а у тебя -  положительная. Резус в течение жизни может меняться. Я на крови пять лет работаю, знаю, так бывает», - пояснила женщина ошарашенной Марине.   

При жене Михаилу влили три флакона «положительной» крови. После первой отекли ноги, начались головные боли и лихорадка. После второй все усилилось, отекла кисть, появилась заторможенность. Врач Г. объяснил это возможным тромбом. Началась пневмония. И тоже непонятно почему. После третьего переливания Михаил умер через 4 часа. В истории болезни в графе «причина» написали: «гнойная интоксикация». Устно врачи свалили вину на… кадуйских коллег. 

Марина так бы и ушла с этим утешением, поверив вологодским врачам. Но знакомые медики были шокированы «новостью» медсестры о возможности перемены резуса у человека в течение жизни, и о том, что во время переливания крови не присутствовал врач. Кадуйские врачи упрекнули: «Не увезла бы мужа – вылечили бы тут!»

После такого остановиться она не могла. Осталась одна с 14-летним сыном, но начала вести свою борьбу. Как оказалось, далеко не равную. Три адвоката сразу отказали: «Нам здесь еще жить, а дело такое…» Даже глаза не прятали.    

С трудом-таки возбудили уголовное дело о «халатности врачей». После этого на отделении сменились четверо врачей и сестер. За три года дело несколько раз «притормаживали», а медкарту, по мнению Марины, не раз «переписывали» в угоду ситуации, а кое-что - просто изъяли. Как, например, данные о крови для Михаила со станции переливания крови. 

Главное, на что упирали правоохранители и медики – отсутствие свидетелей и весомых доказательств. Но они же были! Их сразу не спросили! «Их сведения оказались бы не в пользу врачей» - считала Марина. А главный вещдок – куртку с кровью мужа она предлагала каждому новому следователю. Но правда, по мнению Марины, им была не нужна. Чиновники уверяли: все обвинения живут лишь в голове Марины. И, если признать вину медиков, надо менять статью УК РФ одному врачу, а также судить медэксперта и других врачей - тоже. Один следователь, как вспоминала Марина, шепнул: «Заплатила бы, жив бы был». «Но кому было платить? И так ведь по блату определила Мишу! Который, кстати, тоже был медиком!»  - возмущалась Марина три года спустя.

Правда, мольбы были услышаны, и биохимическую экспертизу крови на куртке сделали, права, спустя два года, в 1999 году в Москве. С делать-то сделали, но ответ «потерялся на почте». После переговоров с милицией Марина уговорила следователя. Он позвонил в Москву и узнал результат: «вторая отрицательная!» Неужели вологодские врачи врали, свалив вину на коллег из Кадуйской ЦРБ?

И снова пошли круги, которые прошла Марина. Дело получили следователю первого горотдела УВД Ольге Бобылевой. Она прониклась этой необычной и печальной историей, по-человечески сочувствовала Марине. «На экспертизу перечислены деньги, нами поставлены 18 вопросов»,  - говорила тогда Бобылева. 

Пока шло дело, подрос сын Марины, рос и долг ее за жилье и перед людьми, которые давали на похороны мужа. «Угробили человека, а отвечать никто не хочет! А мне как одной сына растить?» - горько плакала Марина. Она ходила по судам, требовала морального ущерба. Но боялась, что дело могут закрыть за истечением срока давности. Ждала ответа из Центра судебно-медицинских экспертиз, потом - из Старсбурга, куда одной из первых из нашего региона подала жалобу в ЕСПЧ. На трех станицах изложила суть своих горя и скитаний. Приложила 11 документов. Это – отписки из Вологодской областной и Генеральной прокуратур, из Аппарата Уполномоченного по правам человека и кучу справок.
Спустя год я видела Марину в центре Вологды. Она шла за руку с молодых мужчиной. Казалась счастливой. Я не рискнула спросить ее ни о чем. Шел 2002 год. 

А потом Марина пропала. Все мои поиски ее не увенчались успехом. Следы Марины затерялись навсегда.
На фото: таким здоровяком Михаила запомнили родные и друзья.