А вот и ваша мама гулящая, – сказала свекровь детям, когда я вернулась с работы
Тяжелый день. Аврал в бухгалтерии, эти бесконечные отчеты, каждая цифра плыла перед глазами. Вырвалась, наконец, из офисного плена. Всю дорогу в метро думала только о теплой ванне и тишине. Но больше всего – о детях. Семилетняя Соня и пятилетний Максим – мой маяк.
Дома встретила тишина. Свекровь сидела на кухне, с видом мученицы листала журнал. Дети, притихшие, играли в комнате. В воздухе висело что-то недоброе.
— Раиса Петровна, огромное спасибо, что посидели, — выдохнула я, снимая туфли. — Задержалась немного, аврал...Она подняла на меня глаза. Холодные, оценивающие. Ни тени тепла.
— Да уж, задержалась, — протянула она кисло. Потом ее взгляд скользнул в сторону детской, голос вдруг стал громким: — А вот и ваша мама пришла! Гулящая ваша мама!
Гулящая? Моим детям? Соня и Максим замерли в дверях детской, глаза огромные, испуганные, непонимающие. В них читался вопрос: «Что бабушка сказала? Почему это плохо?» Не абсурдность обвинения, а этот испуг, эта невинная растерянность в их глазах – вот что подожгло фитиль внутри меня.
Я шагнула к свекрови. Не быстро, но так, что она невольно отпрянула. Весь мой гнев, вся боль от этого подлого удара ниже пояса сконцентрировались в низком, стальном голосе:— Вы только что назвали меня гулящей. При моих детях. — Обратилась к ней громко. — Объясните. Сейчас же. Что вы вложили в это слово? Какие ваши «доказательства»? Или вы просто решили вот так, из злобы и зависти, влить в головы моих детей грязь? Грязь про их мать?
Ее надменность дрогнула. Она не ожидала такого напора. Попыталась отмахнуться, но голос уже не звучал так уверенно:
— Да что ты разошлась? Шутка! Просто шутка! Ты же задержалась, вот я и...
— ШУТКА? — мой голос перекрыл ее писк. — Шутка – это когда смешно всем. Им смешно? — Я резко кивнула в сторону детей. Они прижались друг к другу. — Мне смешно? Это не шутка, Раиса Петровна. Это подлое, низкое оскорбление. Вброшенное в чистые души. И вы перешли черту. Ту самую, за которую заплатите отлучением от этих детей.
Она побледнела. «Отлучение» – это слово, видимо, ударило по больному.— Ты что, угрожаешь мне? Я их бабушка!
— Бывшая бабушка, — поправила я. — Бабушки так не поступают. Бабушки не травмируют внуков. Они любят. А вы? Вы только что попытались разрушить самое святое – их доверие и любовь ко мне. Им не нужна бабушка, которая плюет в их мать.
Я подошла к шкафу, взяла ее сумку и куртку, протянула.
— Вам пора. И пока вы не принесете извинений мне и, главное, Соне и Максиму – искренних, без оправданий – вы здесь не появитесь. Понятно?
Она что-то пробормотала, пытаясь сохранить достоинство, но под моим непоколебимым взглядом сникла. Молча, быстро надела куртку, схватила сумку и, не глядя на детей, вышла, хлопнув дверью.
Я обернулась к детям. Они стояли все так же, прижавшись друг к другу.— Мама? — тихо спросила Соня. — Ты... гулящая? Что это?
Я опустилась перед ними на колени, обняла их обоих крепко-крепко, впитывая их теплоту, их доверие.
— Нет, солнышки мои, — сказала ласково. — Это очень плохое, глупое слово. Бабушка сказала гадость. Неправду. Мама была на работе, очень устала. Я вас люблю больше всего на свете. Вы – мое сокровище. И обижать вас или говорить про меня гадости никто не смеет. Никто. Я всегда вас защищу. Всегда.
Максим прижался щекой к моему плечу. Соня обвила мою шею руками.— Мы тебя любим, мама, — прошептала она.
В тот момент я знала точно: никакая свекровь, никакая злоба не сломит меня. Потому что я – их мать. Их щит. И никакие слова не пробьют эту броню любви. А Раисе Петровне предстоит долгий путь искупления, если она вообще захочет его пройти. Моя дверь пока для нее закрыта.
Комментарии
Добавление комментария
Комментарии