Дочь подруги влюбилась в моего мужа, а пока я решала, что с этим делать, он время зря не терял

Моя кухня пахла кофе и свежей выпечкой – островок спокойствия. Анна, моя подруга с колледжа, смеялась над анекдотом, а ее дочь Катя, двадцатилетняя фея в розовом свитере, застыла у окна. Но взгляд ее, томный и устремленный, был прикован не к пейзажу за стеклом, а к моему мужу Максиму, мирно поглощавшему омлет. 

Это началось месяца три назад. Сначала мелькающие взгляды Кати, когда она думала, что я не вижу. Потом – ее внезапная «любовь» к классической музыке (Максим – фанат Шостаковича), неуклюжие комплименты его «невероятной эрудиции» (он просто прочитал ей научную статью), навязчивое желание помогать ему во всем – от выбора вина до настройки проектора. Апофеозом стал ее «случайно» оставленный на диване блокнот с лирическими стихами, где имя «Максим» повторялось так часто, что вызывало тошноту. 

Но не проходило. Катя витала в облаках, строя глазки моему мужу, а я чувствовала себя идиоткой, затягивающей с решением. Анна ничего не замечала, погруженная в свои заботы. 

И вот, в то самое субботнее утро, Катя, словно заряженная энергией весны (или избытком эстрогена), решила действовать. Когда Максим встал, чтобы налить себе кофе, она резко подскочила. 

— Максим, позвольте! — ее голос дрожал от напускной смелости. 

Она схватила чашку из его рук, их пальцы едва коснулись. Она замерла, вся пылающая, готовая, казалось, признаться в вечной любви прямо здесь, среди крошек от круассана. 

— Я… я сама налью вам. Вы же так устаете… — прошептала она, глядя на него снизу вверх с обожанием. 

Он не отстранился. Не засмеялся. Он просто посмотрел на Катю своим обычным, чуть усталым, очень будничным взглядом. И спокойно, чуть громче, чем нужно, сказал: 

— Спасибо, Катя. Только, пожалуйста, не трогай пока мою чашку. У меня геморрой разыгрался, я только что свечку вставил. Руки не успел как следует вымыть. Не хочу тебя заразить какой-нибудь гадостью, ты же молодая, здоровая. 

Румянец на лице Кати не просто потух. Он обратился в мертвенную бледность. Ее широко распахнутые, полные обожания глаза остекленели. Она медленно, как во сне, поставила чашку на стол. Ее пальцы дрожали. Она посмотрела на свои руки, потом – на Максима с таким внезапным, животным ужасом и отвращением, словно он был покрыт проказой. 

В ее глазах погасло все – и влюбленность, и томление, и романтический флер. Остался только первобытный страх перед банальной, неприличной, омерзительно-бытовой гадостью. 

Анна осторожно кашлянула, пряча улыбку в свою чашку. Я просто сидела, потрясенная гениальностью этого удара. Максим невозмутимо налил себе кофе, сел и отхлебнул. 

— Вот видишь, Марина, — сказал он мне тихо, подмигивая, — я же говорил – само пройдет. Главное – найти правильный аргумент. 

Прошло. Навсегда. Катя теперь здоровалась с Максимом сдержанно, с расстояния в три метра, и никогда, никогда не брала в руки его чашку.