Дочь упрекает меня в том, что свекры им помогают, а я – нет

Я набрала дочери, чтобы узнать, как дела. Голос Алены, обычно теплый, сейчас был холодным и напряженным. 

— Мама, ну почему? Почему ты не можешь вот так, как свекры? Они приезжают каждые выходные! Помогают с детьми, по дому, даже продукты привозят! А ты? Ты – нет. Ты только звонишь, спрашиваешь... 

Я замерла у окна с ощущением то ли обиды, то ли горечи. Или просто усталости от этой вечной, невидимой работы, которую не замечают? Я глубоко вдохнула. Нет, сегодня молчать нельзя. 

— Аленочка, приезжай. Сейчас. Поговорим. 

Ждать пришлось недолго. Она вошла, еще не остывшая от праведного гнева, красивая, уверенная – плод моих бессонных ночей и тревог. Я жестом пригласила ее на кухню, к столу, за которым столько лет кормила ее, лечила, слушала. 

— Свекры помогают? — начала я тихо. — Да, они молодцы. Они приезжают в субботу к обеду с грохотом кастрюль и пакетов. Устраивают «генеральную» уборку, после которой я потом час ищу нужные вещи. Играют с детьми час-другой, громко, весело... а потом уезжают. Кто моет гору посуды после их кулинарных подвигов? Кто успокаивает перевозбужденных детей, которых разыграли и бросили? Кто стирает испачканные во время этих игр вещи? Ты? Или твой муж? Или... я, когда приезжаю вечером или в понедельник, когда у них «отдых» после такой «помощи». 

Алена нахмурилась, но не перебивала. 

— Ты говоришь – я только звоню. А кто был рядом, когда болел твой сын, а свекры «очень переживали» по телефону? Я была. Каждый день. Не на час с тортом и громкой уборкой. А тихо, незаметно. Стирала, готовила твои любимые котлеты, когда ты приезжала беременная и уставшая, сидела у кроватки внука, пока ты высыпалась. Без фанфар. Без отчетов в семейном чате. 

Я встала, подошла к окну. 

— Их помощь – яркая, заметная, как фейерверк. Моя – как воздух. Его не видно, пока он есть. И только когда он исчезнет... — я обернулась к ней. — Я не упрекаю свекров. У них свой стиль. Но упрекать меня в том, что я не помогаю? Это... несправедливо, дочка. 

Я видела, как меняется выражение ее лица. Злость таяла, уступая место растерянности. 

— Моя помощь – это фундамент, на котором ты стоишь. — Продолжала я. — Фундамент, который закладывался годами, пока они были заняты своими делами. Я не приезжаю с грохотом на выходные, потому что я всегда здесь. В любой день недели. В любое время суток. Просто протяни руку. Просто позвони. Я не требую благодарности. Но я требую уважения. Уважения к моей любви, к моим годам, к моей тихой, ежедневной жертве. 

Алена сидела, не поднимая глаз. 

— Мама... — ее голос был едва слышен. — Прости... Я... я не думала... 

Она подняла на меня глаза – огромные, полные стыда и какого-то нового, горького понимания. В них не было больше упрека. Была боль осознания. 

Я подошла, обняла ее плечи. Не нужно больше слов. Глаза открылись. И в этой тишине, нарушаемой только ее тихими всхлипываниями, я почувствовала не победу, а страшную усталость. Но и облегчение. Пусть и дорогой ценой, но дочь увидела правду. Увидела меня. Не просто бабушку «на подхвате», а женщину, которая отдала ей все, что могла, и продолжает отдавать – тихо, без фанфар, как другие. День за днем. Как воздух.