– Пусть пока у нас постоит, – сказал муж, притащив в квартиру мамин диван

Диван встал посреди нашей и без того не просторной гостиной, как внезапно выросший, чуждый утес. Пахло немного пылью и… духами моей свекрови. Грузчики, кряхтя, поставили его, и ушли, оставив меня стоять в оцепенении перед этим наследием Веры Ивановны. Андрей, мой муж, вытирал лоб, стараясь выглядеть невинно. 

— Пусть пока у нас постоит, — сказал он. — На дачу потом отвезем. Весной. 

«На дачу». Звучало так благовидно, так логично. Зимой-то проезд закрыт. Но сердце мое сжалось. Почему сейчас? Почему сюда? В голове нарисовала картину: свекровь с чемоданом в прихожей, ее властный голос, заполняющий все пространство. Последний ее визит, затянувшийся на две недели из-за «проблем с лифтом», мне запомнился. 

— Андрюш… — начала я. — А мама… она что-то говорила? Может, ей… неудобно там одной? Или ремонт? 

Он отмахнулся, копаясь в карманах куртки. 

— Да нет, что ты! Просто диван старый, на свалку жалко. А на даче пригодится. Места здесь много, — он широким жестом обвел нашу заставленную гостиную, где диван занял добрую треть свободного пространства, упершись в журнальный столик. 

«Много места». Диван не просто занял пространство – он вторгся. Он стал материальным воплощением моей самой большой тревоги. Каждый вечер, укладываясь спать, я видела его темный силуэт в дверном проеме и думала: «Это плацдарм. Завтра приедет она». 

Я ловила себя на том, что прислушиваюсь к телефонным разговорам Андрея с матерью. Улавливала обрывки: «Да, мам, привез…», «Нет, мам, пока не знаю…», «Конечно, мам, решим…». Я стала раздражительной, Андрей – замкнутым. Диван стоял меж нами немой стеной. 

Неделя тянулась мучительно. Я уже мысленно перебирала варианты, как деликатно объяснить Вере Ивановне, что нам тесновато, ища в интернете студии для съема. 

И вот, в субботу утром, раздался звонок в дверь. Сердце упало в пятки. Это она. С чемоданами. Я открыла, приготовившись к худшему. 

На пороге стояла Вера Ивановна. Но не с чемоданами. С огромным тортом. 

— Здравствуй, доченька! — весело пропела она, проходя в прихожую. И тут ее взгляд упал на диван. Она замерла. — Ой! Андрюша все-таки забрал его? Я же говорила, выбросить! Совсем облез, позор один! 

Я остолбенела. 

— За… забрал? Вы… вы не хотите его обратно? — выдавила я. 

Свекровь расхохоталась, ставя торт на столик. 

— Боже упаси! Я же новый купила, итальянский, угловой! Современный! А этот Андрей уперся: «Жалко, мама, на дачу сгодится!» Ну, я и говорю: «Тащи, раз жалко, только у себя храни!» — Она окинула диван снисходительным взглядом. — А он у вас тут… как бельмо на глазу. Прости, солнышко, что Андрюша твой дом заставил этим старьем. 

Облегчение нахлынуло такой теплой волной, что у меня даже ноги подкосились. Не переезд. Не вторжение. Просто мужская сентиментальность и нежелание выбросить вещь. Я расхохоталась. 

— Андрей! — позвала я мужа, который робко выглядывал из кухни, почуяв разрядку атмосферы. — Ты слышал? Твой «дачный» диван – просто хлам, от которого мама избавилась! 

Он покраснел, как рак, и неуклюже почесал затылок. 

— Ну, я же говорил, на дачу… — пробормотал он. — А насчет «пока постоит»… может, правда, на свалку? 

— Обязательно! — хором сказали мы со свекровью. 

Позже, за чаем с тортом, я смотрела на этот нелепый диван. Он все еще стоял посреди комнаты, громоздкий и чужой. Но теперь он был просто диваном. Старым, неудобным, но уже не символом надвигающейся катастрофы. А Андрей неуверенно улыбнулся. Я улыбнулась в ответ. Буря миновала. Оставалось только найти грузовик до свалки. Или, может, все-таки до дачи? Но это уже было совсем не страшно.