Родители стали доверять зятю больше, чем мне, потому что он нашел к ним подход, а потом пожалели об этом

Всегда считала себя надежной дочерью. После папиного инфаркта сама возила их по врачам, разбирала квитанции, чинила текущий кран на кухне. Потом появился Игорь, муж моей сестры Кати. Сначала – милый, слегка навязчивый ухажер. Потом – находчивый зять, мгновенно нашедший ключик к родительским сердцам. 

— Оль, ты слишком волнуешься, — снисходительно говорила мама, когда я осторожно намекала, что Игорь, мягко говоря, поверхностен. — Посмотри, как он с отцом шутит! Как подарки нам выбирает! Он же душу вкладывает! 

Душу. Да. Вкладывал он ее исключительно в моменты, когда требовалось произвести впечатление. Привезет дорогой торт, посидит полчаса, посмешит папу анекдотами – и родители таяли. 

— Видишь, Оленька? — папа похлопывал меня по руке после одного из таких визитов. — Настоящий мужчина. Чувствуется надежность. Не то что ты, вечно сомневаешься, все проверяешь. 

Мои "проверки" были попыткой уберечь их от мошенников или глупых трат. Но теперь их доверенным лицом стал Игорь. Когда нужно было вложить папину скромную пенсию (чтобы "не съела инфляция"), они даже не поставили меня в известность. 

— Игорь все устроил! — радостно сообщила мама. — У него же друг брокер! Надежнее банка, и проценты в три раза выше! 

Холодок пробежал по спине. 

— Мам, ты в курсе, что это за друг? Документы видели? – спросила я спокойно. 

— Оль, хватит! — отрезал папа, чего раньше никогда не делал. — Игорь позаботился. Он разбирается. А ты вечно со своими подозрениями. Не завидуй. 

Зависть? Нет. Я боялась. Интуиция кричала о беде. Но они не слышали. Я стала для них "напрягающей", вечно всем недовольной дочерью, а Игорь – лучистым спасителем. 

Развязка наступила через полгода. Игорь вдруг стал недоступен. Телефоны не отвечали. Катя, заплаканная, примчалась ко мне: он исчез, оставив записку про "кредиторов" и "необходимость скрыться". 

Я приехала к родителям. Мама открыла дверь – лицо заплаканное. Папа сидел за столом, сгорбленный, старый, с бумажкой в дрожащих руках – распиской Игоря, смехотворной и юридически ничтожной. 

— Оля... – мамины губы задрожали. – Эти деньги... вся накопленная пенсия... и еще часть с книжки... 

— Мы... мы думали... – начал папа, голос сорвался. Он не мог поднять на меня глаза. – Он так уверенно... обещал... 

Во мне не было злорадства. Только горечь и жалость. Я видела их стыд, их ужас перед будущим, их осознание собственной слепоты. 

— Что же нам теперь делать? – прошептала мама, и в ее голосе была такая беспомощность, что сердце сжалось. 

Я села рядом, взяла холодную мамину руку. Потом посмотрела на папу. 

— Сначала успокоиться. Потом идем в полицию, писать заявление. Потом – разбираем бумаги, смотрим, что осталось. Будем выкручиваться. Вместе. 

Они кивнули, не в силах вымолвить слова. Их доверие, созданное сладкими речами и дешевыми подарками, обернулось разорением и болью.

Они пожалели. Горько, бесповоротно пожалели. А я? Я пожалела их. Иногда самой надежной опорой становится та, кого слишком долго не хотели замечать. Даже когда она была рядом. Всегда.