Сестра ни разу не помогла мне с делами на даче, зато с удовольствием приезжает позагорать и отдохнуть

Каждый раз, когда я вижу машину сестры на обочине возле нашего участка, мне хочется спрятать лопату за спину. Но поздно — Алина уже машет рукой с калитки, сверкая новым маникюром.  

— Опять в земле копаешься? — смеется она, поправляя солнцезащитные очки. — У тебя лицо, как у партизанки из старого кино.  

Я вытираю с лица пот, оставляя грязную полосу на рукаве. Вокруг — десяток недоделанных дел: недополотые грядки, груда кирпичей у сарая, которые надо разобрать. Алина минует их, словно минное поле, и устраивается в шезлонге под яблоней.  

— Чай будешь? — спрашиваю, уже зная ответ.  

Всегда «если найдется». Ни разу не привезла саженцы, зато три года назад подарила вазу в форме лебедя — бесполезную, пыльную. Я кипячу воду, слыша, как она напевает что-то под радио. Вспоминаю, как в прошлом июне уговаривала помочь с покраской забора.  

— У меня аллергия на краску, — сказала Алина. — А ты не замараешься? Платье-то новое.  

Платье. То самое, в котором она щеголяла на школьных вечерах, пока я корячилась на огороде у бабушки. С тех пор ничего не изменилось.  

— Варенье хочешь забрать? — ставлю перед ней чашку.  

— Ты же знаешь, я на диете. — Она причмокивает, доставая из сумки зефир. — Попробуй, это тебе вместо семян каких-нибудь.  

Я возвращаюсь к грядкам, втыкая лопату в жесткую землю. Алина загорает, рассказывая о новых каблуках и глупом начальнике. Ее голос смешивается с жужжанием пчел, и я ловлю себя на мысли, что переспрашиваю не для уточнения, а чтобы он не смолкал.  

— Помнишь, как мы в детстве тут прятались от дождя? — вдруг говорит она.  

Как забыть. Она, восьмилетняя, плакала, испачкав кружевные носки, а я сооружала навес из старой клеенки. Тогда впервые поняла: Алина — как бабочка. Украшает мир, но не приспособлена таскать тяжести.  

— Ты слишком много работаешь, — бросает она, разглядывая загар. — Надо отдыхать, жизнь-то одна.  

Говорит, будто читает из журнала. Но когда после инфаркта отца я металась между больницей и дачей, именно ее смех в телефонной трубке не давал сломаться. Она не привезла ни одного лекарства, зато придумала идиотскую песенку про кардиограмму, от которой мы смеялись и плакали одновременно в коридоре.  

— Эй, комиссар! — Алина бросает мне индивидуальную упаковку зефира. — Хочешь, я тебе ногти покрашу? В цвет сирени.  

Наутро Алина уезжает, оставив на столе половинку зефира и след губной помады в виде поцелуя на зеркале. Я иду поливать помидоры, наступив на забытые сандалии со стразами. Опять придется хранить до следующего лета.  

Странно: ругаю ее в голове, а губы сами растягиваются в улыбке. Наверное, сестры нужны не для того, чтобы делить работу. А чтобы кто-то напоминал, что кроме лопаты и сорняков, есть на свете дурацкие песни и смех под дождем.  

Тяжело вздыхаю, поправляю шляпу... и пишу в телефоне напоминание: «Купить Алине новый крем для загара». Все-таки солнце здесь беспощадное.