Свекровь хотела научить меня жизни, но поняла, что ей самой стоит у меня поучиться

— Ты что, вообще не умеешь детей воспитывать? — возмущалась свекровь. — Сережка уже третий день в одной пижаме ходит, а ты даже не замечаешь!  

Я перевела взгляд с раковины, заваленной посудой, на ее нахмуренное лицо. Свежий «шрам» от вчерашнего спора о правильном хранении полотенец еще пульсировал в виске.  

— Марина Викторовна, он сам выбирает одежду. Это же не конец света, — проговорила я.  

— В наше время дети слушались, а не командовали! — она поправила челку.  

Этот визит обещал быть долгим.  

Свекровь приехала на неделю «помочь», едва узнав, что муж в командировке. Помощь заключалась в критике всего: от моих котлет до способа глажки белья. Но главной мишенью стали дети. Пятилетний Сережа и трехлетняя Алиса, по ее мнению, росли дикарями.  

На третий день случилось то, что перевернуло все.  

Утро началось с истерики Алисы: она отказалась надевать платье с «колючим» бантом. Я присела перед ней на корточки, игнорируя осуждающий взгляд свекрови из-за спины.  

— Понимаю, тебе некомфортно. Давай выберем другое? — предложила я, открывая шкаф.  

— Не-е-ет! Хочу футболку динозавра! — всхлипывала дочь.  

— Алиса, немедленно замолчи и одевайся! — Марина Викторовна шагнула вперед, но я мягко подняла руку.  

— Давай я помогу. Смотри, тут есть твоя синяя футболка с травоядным… Стегозавром, кажется?  

— Сте-го-зав-ра! — ребенок мгновенно просиял, вытирая кулаком слезы.  

Свекровь замерла. Я чувствовала ее взгляд, пока завязывала дочери шнурки, разрешая ей самой выбрать носки «в крапинку, как яйца динозавра».  

— Зачем ты с ними в переговоры вступаешь? — спросила она позже, когда дети увлеклись мультиками. — Это же несерьезно.  

— Они учатся принимать решения. И… доверять мне, — ответила я, наливая ей чай. — Хотите печенье? Сама пекла.  

Она взяла тарелку молча. В ее глазах мелькнуло что-то вроде растерянности.  

Тем же вечером Сережа, разыгравшись, разбил вазу — «семейную реликвию». Я бросилась проверять, не порезался ли он, а свекровь застыла на пороге с лицом белее фарфора.  

— Всё… Это же 19 век… — прошептала она.  

— Главное, что Сережа цел, — проговорила я, поднимая осколки. — Вазы бывают разные, а сын один.  

Марина Викторовна вдруг резко вышла в гостиную. Когда я зашла через полчаса, она сидела с мокрыми глазами.  

— Знаешь, что я сказала Саше, когда он в семь лет разбил мою любимую статуэтку? — спросила она, не оборачиваясь. — Что он неуклюжий болван. Он потом месяц со мной только шепотом разговаривал…  

Я села рядом, не зная, что ответить.  

— А ты… ты даже голос не повысила, — она посмотрела на меня. — Как тебе это удается?  

— Практика, — улыбнулась я. 

Она кивнула, неожиданно смущенная.  

На следующее утро Марина Викторовна впервые за завтраком спросила у Алисы: «Какие хлопья ты будешь — с ягодами или с медом?» Дочь от удивления чуть не выронила ложку.  

— Мама, бабушка сегодня не кричала! — прошептал Сережа мне на ухо.  

К концу недели свекровь научилась играть в «лего». В день отъезда она задержалась в дверях, разглядывая нашу стену с детскими рисунками.  

— Можно я… возьму одну их картину? — негромко спросила она. — Для дачи.  

— Конечно, — я протянула ей яркий рисунок Алисы «Семья под радугой».  

Она аккуратно свернула лист, потом вдруг обняла меня — быстро, как будто стесняясь.  

— Спасибо, — пробормотала. — Я… пожалуй, еще приеду. Поучиться.  

Когда машина скрылась за поворотом, Сережа спросил:  

— Бабушка теперь тоже будет хорошая?  

— Она всегда была хорошая, — рассмеялась я. — Просто забыла, как это — быть ребенком.