Свекровь завидует, что мы с мужем купили трехкомнатную квартиру, а она всю жизнь прожила в двушке

Сегодня мы получили ключи. Трехкомнатная квартира. После пяти лет съемного жилья, бесконечных подсчетов ипотечных процентов и мечтаний. Я стояла посреди пустого, пахнущего свежей штукатуркой зала, и сердце колотилось от счастья. Егор обнял меня. 

— Ну что, хозяйка? — прошептал он. — Где диван поставим? 

Я засмеялась, хотела ответить. Но дверь распахнулась. На пороге стояла свекровь, Василиса Ивановна. Лицо ее было напряженным, а глаза быстро-быстро скользили по стенам, потолку, пустым углам, словно пытаясь измерить каждый сантиметр. 

— Ну-с, показывайте свое царство-государство, — произнесла она без улыбки, шагнула внутрь. 

Мы повели ее. Егор, сияя, распахивал двери: 

— Вот зал, мам! Окна на юг, светлый! 

— М-м, — промычала она, критически оглядывая простор. — Большой… На отоплении разоритесь. И убирать — замучаешься. 

Потом кухня. 

— Узковата, — тут же вынесла вердикт Василиса Ивановна, постукивая ногтем по подоконнику. — У нас кухня хоть и в хрущевке, но шире. И кладовка есть. 

Я почувствовала, как радость во мне начала сдуваться. Мы подошли к детской (пока еще просто пустой комнате, пристанищу нашего будущего малыша). 

— А это… для внуков? — спросила свекровь. Она не вошла, только заглянула. — Три комнаты… А у нас всю жизнь… двушка. 

Тут же, словно спохватившись, добавила: 

— Но зато уютная! Родная! Стены дышат историей. А тут… — она махнула рукой, — новострой, коробка какая-то. Холодно. 

Мы молчали. Егор потупился. Я видела, как по его лицу пробежала тень вины – сыновней, необъяснимой, но такой знакомой. Она прошла в спальню, большую. 

— Ого, — прошипела она, и в этом «ого» не было восхищения. Была горечь. Глубокая, старая, как ее собственная двушка в панельной пятиэтажке, где она прожила с покойным мужем почти сорок лет. — Целый дворец. На двоих-то. Не знаю, зачем вам столько простора. 

Она подошла к окну, отвернулась. Я не выдержала. 

— Василиса Ивановна, мы очень старались. Копили, считали каждую копейку. Это наша мечта. 

Она резко обернулась. 

— Мечта? — переспросила, и голос сорвался. — У меня тоже была мечта. Трехкомнатная. Когда Егор маленький был. Но времена… не те были. Не смогли. — Она сделала шаг. — А вы… смогли. Молодые. Здоровые. Пользуйтесь. Наслаждайтесь своим… пространством. 

Она произнесла последнее слово с таким ядом, что я невольно отступила. Егор нахмурился. 

— Мама, что ты… 

— Ничего! — резко оборвала она его. — Все прекрасно. Очень счастлива за вас. Очень. — Она поправила воротник. — Мне пора. У меня… дома дела. В своей двухкомнатной. 

Она прошла мимо нас. Захлопнула дверь. 

Я обернулась к Егору, лицо которого было печальным и растерянным.

— Она… просто… — прошептал он. 

— Она завидует, — тихо сказала я. Не злобы ради, а просто констатируя факт. Горький, некрасивый факт. — Завидует до боли. До слез. Потому что у нас получилось то, что у нее не вышло. И эта зависть… она как кислота. Разъедает все. 

Я подошла к окну. Внизу, резким шагом, шла свекровь, не оглядываясь на наш новый дом, наш островок счастья, который для нее стал лишь напоминанием о несбывшемся. 

— Знаешь, — я взяла Егора за руку, — давай пока… не будем ее приглашать. Пусть остынет. А мы… — я обвела взглядом наши голые, наполненные светом комнаты, — мы будем наполнять этот дом своим теплом. Без горечи. Без сравнений. Просто нашим счастьем. 

Он кивнул, обнял меня крепче. Но тень от визита свекрови, от ее невысказанной, но такой громкой обиды на жизнь, осталась. И я знала, что стереть ее будет непросто.