Теща продает весь урожай с дачи, а нам – своим помощникам – даже огурчика лишнего не даст

Июльский зной прилип к коже липкой пленкой. Я, как вьючный мул, тащил третий за день ящик огурцов из парника к машине тещи. Спина ныла, рубашка прилипла, а в горле пересохло так, будто я глотал пыль. Рядом копошилась жена, Катя, лицо красное, пот стекал по вискам. «Лучше бы в офисе кондиционером дышать», – мелькнуло в голове. Дача. Урожай. Святое. 

Теща, Наталья Петровна, восседала в тенечке под яблоней, как полководец после победы. Перед ней высились аккуратные горы: огурцы – ровные, пупырчатые солдатики; помидоры – алые, лакированные бомбы; кабачки – монументальные глыбы. Все это великолепие было не для нас. Все – на продажу. 

— Ну что, герои, последний ящик? — прокричала она нам, щурясь от солнца. — Молодцы! Теперь только упаковать аккуратненько для Людмилы Семеновны. Она скоро подъедет. 

Людмила Семеновна – ее постоянная покупательница, баба с деньгами и аппетитом на все, что вырастила Наталья Петровна. Мы молча переглянулись с Катей. Всю субботу – с рассвета – пололи, поливали, подвязывали, а теперь еще и грузили плоды наших трудов для чужой тети. 

Подъехала «иномарка» Людмилы Семеновны. Начался ритуал погрузки. Теща суетилась, укладывая овощи в багажник с нежностью, достойной лучшего применения. 

— Ой, Наташечка, какие огурчики! Прямо загляденье! — восхищалась покупательница, щупая увесистый экземпляр. — И помидорчики… ммм… сахарные, наверное. 

— Сами растили, Людочка! Без химии! — гордо отвечала теща. — Вон, зять с дочкой помогали, без них бы я, старая, не управилась! 

Людмила Семеновна кивнула в нашу сторону, словно благодарность стаду вьючных ослов. Я почувствовал, как во рту стало горько – не от пота, а от чего-то другого. Багажник захлопнулся, битком набитый нашим потом и солнцем. Раздался шелест купюр. Теща, сияя, помахала вслед удаляющейся машине. 

Мы стояли посреди опустевшего огорода. Воздух дрожал от жары. Жажда стала невыносимой. Я подошел к столу, где еще валялась парочка случайно уцелевших, чуть помятых огурцов – явный брак, не достойный продажи. Моя рука потянулась к ближайшему, прохладному, обещающему глоток свежести. 

— Саш, стой! — Голос тещи прозвучал, как удар хлыста. — Ты куда?! 

— Наталья Петровна, да мы просто… огурчик съесть. Жара же… — попытался объяснить я, чувствуя, как Катя смущенно опустила глаза. 

— Какие огурцы?! — возмутилась теща, хватая оба огурца и прижимая их к груди, как младенцев. — Это же на засолку! Последние! Я их специально отложила! Чтобы банка полная была! 

Я замер, глядя на ее сжатые пальцы, вцепившиеся в зеленую кожуру. Эти огурцы – последние, крохи с барского стола. Но и их нам не видать. 

— Мам, ну один же можно? — тихо вступилась Катя. — Мы ведь с утра ничего не ели, только работали… 

— Работали, работали! — фыркнула Наталья Петровна, уже унося драгоценные огурцы в дом. — А кто вам сказал, что дача – это курорт? Тут все для заготовок! Чтобы зимой свое, натуральное было! А не то магазинное… — Ее голос растворился за дверью. 

Я стоял, глотая пыль и унижение. В ушах звенело от зноя и абсурда. Тонны овощей, выращенных нашими руками, уехали к Людмиле Семеновне. А нам – своим, кровным помощникам, пропахшим потом и землей – даже один кривой, помятый огурчик оказался лишним. Не для нас копилось это богатство. Не для внуков, которых она якобы обожает. Для банок. Для зимы. Для какой-то сомнительной гарантии от магазинной «химии». 

— Пойдем, — тихо сказала Катя, дотрагиваясь до моей руки. — Я чаю поставлю. С магазинным печеньем. 

Я кивнул, глядя на закрытую дверь дома. Мы пошли пить чай. С печеньем из пачки. С горечью на языке и холодком в сердце, который не смог бы растопить даже самый сочный, самый родной с грядки огурец.