– Твоя жена мне надоела, – сказала свекровь мужу, а дальнейшие события повергли ее в шок

Мы ужинали втроем, как всегда по воскресеньям. Свекровь резала салат с тем выражением лица, будто разделывала тушу. Нож стучал о тарелку, а я ловила себя на мысли, что подсчитываю удары — тридцать семь, тридцать восемь…  

— Ты что, опять забыла посолить картошку? 

Я молча протянула ей солонку, но Николай опередил:  

— Мам, хватит. Картошка отличная.  

Он улыбнулся мне, а я заметила, что он немного нервничает. Так часто было, когда мать приезжала. Свекровь отодвинула тарелку и уставилась на меня:  

— Твоя жена мне надоела.  

Николай перестал жевать. Я наблюдала, как его кадык дернулся — он глотал не картошку, а комок нервов. Мне вдруг стало смешно. Не от ее слов, а от этого гротеска: три взрослых человека, застывших в декорациях дешевой мелодрамы.  

— Вы правы, Ирина Семеновна, — сказала я, откладывая салфетку. — Я тоже себя с вами не очень комфортно чувствую.  

Она явно ожидала другого. Но я продолжила, обращаясь уже к Николаю:  

— Я съеду. На неделю. Или навсегда. Решай.  

Он побледнел. Свекровь засмеялась:  

— Видишь, сынок? Она сама все понимает…  

— Нет, мама, — перебил Николай. — Это ты не понимаешь. Ты унижаешь мою жену. В моем доме. И я это не позволю.  

Его рука накрыла мою. Свекровь открыла рот, но он перебил:  

— Выйди, пожалуйста.  

Она замерла. На секунду я подумала, что она сейчас хлопнется в обморок — так неестественно выпятились глаза. Потом встала, швырнула салфетку в тарелку и ушла.  

— Ты… серьезно? — я не узнавала свой голос.  

Он сел, опустив голову:  

— Я должен был сказать это давно.  

Я ждала гнева, слез, даже злорадства, но ощутила только пустоту. Как будто годы борьбы с его матерью вдруг испарились, оставив после себя выжженное поле.  

На следующее утро свекровь вернулась. Я открыла дверь в халате, с мокрыми волосами.  

— Николай на работе, — сказала ей, блокируя вход.  

— Я к тебе, — она попыталась проскользнуть в щель, но я не отступила. — Выслушай меня.  

В ее глазах читалась паника.  

— Ты… отняла у меня сына.

 
— Нет, — я покачала головой. — Вы сами его оттолкнули. Каждым упреком. Каждым «ты должен».  

Она продолжала:  

— Я его растила одна! Ты не понимаешь…  

— Понимаю. Поэтому и терпела. Но он не ваша собственность.  

— Он… он правда может меня разлюбить? — она спросила это шепотом, глядя куда-то вдаль.  

Я провела по ее плечу.  

— Он вас любит. Но боится. И ненавидит себя за этот страх.  

Она закрыла лицо руками. Я ждала. Мимо проскочила соседка с воздушным шаром, крича что-то радостное.  

— Я… не умею по-другому, — пробормотала свекровь сквозь пальцы.  

— Научитесь, — ответила я. — Или потеряете его.  

Иногда просто нужна встряска, чтобы стряхнуть пыль с застывших ролей.  

Она до сих пор косится на меня, но в голосе уже нет яда. А я научилась гасить ее замечания еще до того, как она их выскажет. Мы все продолжаем учиться.