Ты ему отца решил заменить? У него родной все-таки есть, – сказала мужу, уделявшему очень много внимания племяннику

На полу гостиной лежали машинки, кубики, разобранный робот. Антошка, мой трехлетний комочек энергии и нежности, устало возился с пазлом, который никак не поддавался его маленьким пальчикам. Его глаза, большие и такие похожие на папины, то и дело смотрели на окно. 

— Папа скоро? — спросил он в пятый раз за час, и в его голосе была та хрупкая надежда, которую так больно слышать. 

— Скоро, солнышко, — ответила я. Скоро. Куда «скоро»? К Сергею. К своему двенадцатилетнему племяннику. Опять. 

Михаил, мой муж, уже четвертый вечер подряд исчезал сразу после работы. Не домой. Не к нам. К брату, точнее, к сыну брата. «Сережа с контрольной по физике не справляется», «Сереже новый скейт купили, надо показать трюки», «У Сереги соревнования, поддержать надо». Будто у нас дома не рос его собственный сын, для которого папа — целая вселенная. 

Я видела, как Михаил возился с Сергеем: объяснял сложные задачи с бесконечным терпением, которого дома не хватало; часами катался с ним в скейт-парке, смеясь громко и свободно; ходил на его футбольные матчи, кричал «Молодец!» до хрипоты. А Антошка? Антошка получал усталое «Не сейчас, сынок» или быстрые объятия на бегу. «Папа устал», «Папа занят». Занят Сережей.

Сегодня был предел. Антон весь день ждал. Мы строили гараж из кубиков — «Вот папа придет, покажем!». Рисовали ракету — «Папе понравится!». А папа позвонил в шесть: «Задерживаюсь, у Сережи проблемы с английским, помогу разобраться». Антошка не плакал. Он просто тихо сложил свой рисунок. 

Ключ повернулся в замке уже за полночь. Михаил вошел на цыпочках, устало скидывая куртку. 

— Как дела? — пробормотал он, увидев меня. 

Тишина, которую я хранила весь вечер, взорвалась. Не криком. Ледяным, режущим стекло голосом. 

— Как дела? — повторила я, поднимаясь с дивана. Он обернулся, удивленный тоном. — У Антона дела — он ждал тебя. Ждал, чтобы показать гараж и ракету. Ждал, чтобы просто поиграть. Он заснул у окна, Михаил. У окна! Потому что папа был занят. Опять занят Сережей. 

Михаил нахмурился: 

— Не начинай, Оль. У Сережи сложный период, отец его вечно на работе, мать одна не справляется… 

— А я справляюсь? — перебила я. — Я справляюсь одна здесь? С нашим сыном? Пока ты играешь в идеального дядю для того, у кого отец, между прочим, есть? 

Он отмахнулся, раздраженно: 

— Не драматизируй. Я просто помогаю. Сереже нужно мужское внимание. 

— А Антону? — выдохнула я. Вся боль, вся ревность, вся несправедливость сжались в один смертоносный шар в груди. Я подошла к нему вплотную, глядя прямо в глаза, в которые наш сын смотрел с обожанием. — Антону не нужно? Или ему достаточно крох, которые ты бросаешь ему, когда наконец вспомнишь, что у тебя есть свой ребенок? 

Он попытался что-то сказать, но я уже не слышала. Гнев и горечь вынесли на поверхность самую страшную, самую точную мысль, которая копилась месяцами. 

— Что это, Миша? — спросила я тихо. — Ты ему отца решил заменить? У него родной все-таки есть. 

Михаил побледнел. В глазах мелькнуло нечто большее, чем раздражение — шок, осознание, может быть, даже стыд. Он отшатнулся, будто мои слова были физическим ударом. 

Я не стала ждать ответа. Ответа, которого, наверное, и не было. Развернулась и пошла в комнату к Антошке. К моему сыну, которому не нужны были чужие трофеи или сложные трюки. Ему нужен был просто папа. Его папа. 

Дверь в гостиную осталась открытой. Я сидела на краю детской кроватки, гладя Антона, и слушала тишину. Гнетущую, звенящую тишину из другой комнаты, где мой муж, наконец, столкнулся лицом к лицу с вопросом, который, кажется, никогда себе не задавал. Вопросом, прозвучавшим из моих уст: Кому на самом деле он пытается быть отцом? Ответа не было слышно.