– Ты жалкий подкаблучник! – сказала свекровь, когда муж отказался выполнять ее просьбу

Этот вечер должен был закончиться чаем и бессмысленным разговором о погоде. Но свекровь, как всегда, внесла свои коррективы.  

Мы сидели на кухне: я, муж и его мать, чей визит «на пять минут» растянулся на три часа. Надежда Ивановна методично разбирала салат «Оливье», будто каждым движением вилки подчеркивала: «Ваша жизнь — тоже крошево, которое я пережую».  

— Сереж, ты же поможешь с ремонтом на даче? — спросила она вдруг, отложив прибор. — Бригада сбежала, а там пол в гостиной…  

Сергей замер. Я знала этот взгляд: он словно пятился в угол, как тогда, когда она требовала отдать ей нашу машину «на недельку», или когда уговорила его взять кредит для двоюродного брата. Раньше он кивал. Молча, сжав челюсть. Но сегодня — выпрямился.  

— Мама, я не смогу. На работе аврал, а Алла… — он кивнул в мою сторону, — у нее защита проекта.  

Надежда Ивановна медленно поднялась.  

— Ты жалкий подкаблучник! — произнесла она, растягивая слова. — Жена веревки вьет из тебя? Или ты сам рад спрятаться за юбку?  

Раньше такие фразы заставляли меня сжиматься. Я представляла, как кричу: «Это он сам решил!». Но сейчас просто наблюдала за мужем. Он не опустил глаз.  

— Я сам принял решение, — сказал Сергей тихо. — И это не про юбки. Это про то, что у меня своя семья.  

Свекровь засмеялась: 

— Семья? — она повернулась ко мне. — Это ты его так научила? Отказываться от родной матери?  

Я молчала. Раньше вступала в спор, оправдывалась — и проигрывала. Теперь Сергей поднял руку, жестом прося меня не вмешиваться.  

— Мама, хватит, — он встал. — Я не буду чинить твою дачу. Не буду занимать денег дяде Коле. И не позволю тебе оскорблять Аллу.  

Я вспомнила, как он впервые сказал «нет» ей год назад — тогда это было о переносе нашего отпуска из-за ее «внезапного» артрита. Тогда она назвала его эгоистом, и он извинялся неделю. Сейчас — нет.  

— Ты… — лицо свекрови побелело. — Ты пожалеешь.  

Она выскочила за дверь. Мы сидели, глядя на недоеденный салат. Сергей налил себе воды.  

— Прости, — сказал он, не глядя на меня. — За то, что раньше не…  

— Не извиняйся, — я перебила. — Ты был классный.  

Он повернулся, и я увидела в его глазах смесь страха и облегчения.  

— Она вернется, — прошептал он.  

— Знаю. Но теперь ты знаешь, что сказать.  

Мы убрали со стола молча. Потом Сергей сказал:  

— Раньше я думал, она сломается, если я начну перечить, — сказал он. — А сейчас понял: сломаюсь я, если не начну.  

Я не стала говорить, что жалела его все эти годы. Что видела, как он рвется между долгом и злостью. Что ненавидела его за слабость и любила за попытки. Вместо этого прижалась к нему, слушая, как бьется его сердце — громко, будто отбивая ритм.  

Позже, когда мы легли спать, он спросил:  

— Ты думаешь, я правильно сделал?  

— Думаю, ты наконец-то перестал быть мальчиком, — ответила я.  

— Жестко, — усмехнулся он, но через паузу добавил: — Спасибо.