– У моих подруг шашлыки жарят мужья, а в нашей семье мужик – я, – высказала мужу все, что наболело

Суббота. Солнце так и липнет к окнам, намекая: пора! У подруг в телеграм уже шашлычок – мужья переворачивают сочные куски на решетках. А у нас... У нас я, как обычно, с самого утра колдую на кухне. 

Лук режу до слез – не от лука, а от осознания. Мясо – сама выбрала, сама нарезала, теперь мариную в своем фирменном соусе. Уже знаю, что дальше будет. 

— Сереж, ты хоть угли купил? – кричу в сторону дивана, где муж уткнулся в телефон, закутавшись в тишину, как в броню. 

— М? А? Купил, купил, – отозвался голос, в котором читалось только желание, чтобы его оставили в покое. 

— И жидкость для розжига? А еще шампуры? Решетку проверил? 

— Да все есть! Отстань уже, – последовал ответ, уже с легким раздражением. 

Как будто шашлык – это моя личная прихоть, а не семейный выезд на природу, который я организовала, собрала, уговорила детей не брать планшеты. 

Приехали на поляну. Идиллия: сосны, речка, стрекозы. И другие семьи. У соседней палатки Ольги ее Максим, румяный и довольный, уже ловко орудует щипцами, а она, сидя в кресле, потягивает вино. У меня сжимается что-то внутри. Я разгружаю машину: корзины, пледы, мячики, термосы. Сергей "героически" тащит пакет с углем и мангал. 

— Ну, разжигай, шеф-повар, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал легко. Ставлю перед ним маринованное мясо – ароматное, идеально нарезанное, мое детище. – Вот. Жарь. Только не пересуши. 

Он копошится у мангала. Я наблюдаю, как он неуклюже сгребает угли, льет слишком много жидкости для розжига. Огонь вспыхивает жарко, но неровно. Дым столбом. Не тот приятный дымок, а едкий, слезоточивый. Дети кашляют. 

— Не так! – не выдерживаю. – Давай я... 

— Я сам! – огрызается он. – Не учи! 

Кладет шампуры с мясом. Через несколько минут с одной стороны – угольки, с другой – сырое. Он судорожно переворачивает. Дым усиливается. Запах горелого мяса смешивается с запахом моих тающих надежд на нормальный обед. 

— Сергей, оно горит! – кричу я. 

— Где горит? – он в панике мечется, сбивая пламя куском картона, который тут же загорается. – Вот черт! 

— Отодвинь на край! Быстрее! 

— Да знаю я! 

Он спасает мясо, вернее, то, что от него осталось. На решетке – почерневшие, обугленные по краям и сырые внутри куски. Дети смотрят с немым укором. Я чувствую взгляды соседей. Стыд и бессильная ярость. Сергей вытирает лоб, пытается сбежать: 

— Пойду машину проверю... 

Это был последний гвоздь. Тот самый, который расколол чашу терпения, и без того лопнувшую по всем швам. 

— Стой! – мой голос его замереть. Все накопленное за годы прорвалось наружу, горячее и горькое. – Машину?! Ты серьезно?! У всех подруг мужья – мужики! Они и шашлык жарят, и машину чистят, и гвоздь вбить могут! А у меня что? У меня мужик – это Я! Я мясо мариную, я детей учу, я занавески вешаю, я сантехника вызываю! А ты? Ты умеешь только "отстань" говорить и телефон в руках держать! Шашлык пожарить – и то не можешь! Самый минимум! Тебе что, спичку подать? Или мозги?! 

Я задыхалась. Слезы катились по щекам. Дети затихли, испуганно прижавшись друг к другу. Соседи Ольги и Максима старательно делали вид, что не слышат, но их позы говорили об обратном. Сергей стоял, как вкопанный, с шампуром в руке, на котором болтался жалкий, обгоревший кусок мяса. Его лицо, сначала покрасневшее от жара мангала, теперь побледнело. В глазах мелькнуло не привычное раздражение, а что-то новое – шок, растерянность и, может быть, первый проблеск осознания. 

— Юль... – начал он, но замолчал. 

Я не стала ждать продолжения. Развернулась, схватила сумку с посудой и пошла к машине. Мне нужно было просто уйти. Уйти от этого костра позора, от несостоявшегося шашлыка, от мужа, который так и не стал мужиком в самом простом, земном смысле этого слова. Пусть он теперь сам разбирается с этим угольным месивом и детскими голодными взглядами. Мой "минимум" на сегодня был исчерпан. До дна.