Я не просила меня рожать! – кричала дочь, а я стояла и думала, когда допустила ошибку в ее воспитании

Я стояла на кухне, сжимая в руках мокрую тряпку, и смотрела, как моя шестнадцатилетняя дочь кричит. За её спиной валялся рюкзак, из которого вывалились учебники — видимо, перед ссорой она что-то яростно искала. 

— Я не просила меня рожать! — выкрикнула она. 

Моё сердце сжалось. Не от обиды — нет, я давно перестала обижаться на её подростковые вспышки. Но в тот момент я вдруг задумалась: где я допустила ошибку? Когда она начала думать, что её существование — это что-то, за что она должна быть мне благодарна? Когда я упустила момент, когда её детская зависимость от меня превратилась в это — в гнев, в ощущение, будто жизнь ей навязали? 

— Хорошо, — сказала я спокойно. — Давай разберёмся. Ты права — ты не просила тебя рожать. Это было моё решение. 

Она нахмурилась, ожидая крика или оправданий. Но я продолжала ровным тоном: 

— Я хотела ребёнка. Мечтала о маленьком человеке, которого буду любить, растить, заботиться о нём. Я не ждала благодарности. Я просто хотела подарить тебе жизнь. 

Дочь сжала кулаки. 

— Ну и что? Теперь я должна быть тебе обязана? 

— Нет, — я покачала головой. — Ты не обязана. Но ты должна понимать: никто из нас не выбирал, где и у кого родиться. Мои родители тоже не спрашивали, хочу ли я появиться на свет. Это просто… жизнь. 

Она фыркнула, но уже не так яростно. В её взгляде мелькнуло что-то неуверенное, будто мои слова задели какую-то потаённую мысль. 

— Ты злишься, потому что тебе что-то не нравится. Может, мои правила, мои запреты. И ты думаешь, что если бы тебя не было, тебе не пришлось бы с этим сталкиваться. Но, детка, если бы тебя не было, ты бы и не знала, что тебе чего-то не хватает. 

Она резко отвернулась. 

— Это не значит, что я должна терпеть, — пробормотала она, уже тише. 

— Конечно, нет, — согласилась я. — Ты не должна терпеть несправедливость. Но ты должна понимать: я не твой враг. Я не рожала тебя, чтобы мучить. Я здесь, чтобы помочь тебе вырасти. 

Я шагнула ближе, и пол подо мной скрипнул. Вспомнилось, как она в пять лет боялась этого скрипа и просила носить её на руках, чтобы «пол не кусался». Теперь же она стояла передо мной, почти взрослая, сжавшаяся в комок обиды. 

— А если ты считаешь, что я делаю что-то не так — скажи. Но не кричи, что «тебя не просили рожать». Потому что это не аргумент. Это просто… больно. 

Она замолчала. Глаза её стали чуть менее колючими, а плечи опустились. 

— Просто… мне кажется, ты меня не понимаешь, — пробормотала она уже без злости. 

Я подошла ближе и положила руку ей на плечо. 

— А ты попробуй объяснить. Без криков. 

Она глубоко вздохнула, будто собиралась с мыслями, а потом неожиданно сказала: 

— Мне кажется, ты всё ещё видишь меня маленькой. А я… я уже не знаю, кто я. И ты не помогаешь. Ты просто говоришь, что делать. 

Да, я всё ещё ловила себя на том, что покупала ей «милые» кофточки, хотя она давно предпочитала чёрное. Что спрашивала «как в школе?», хотя ей уже важнее были другие вопросы — о друзьях, о музыке, о том, что её действительно волновало. 

— Ладно… — я кивнула. — Давай попробуем иначе. 

И в этот момент я поняла: ошибка была не в том, что я её «не так воспитала». Ошибка была в том, что я иногда забывала — она уже не ребёнок, с которым можно просто «так надо». Ей нужно, чтобы её услышали. 

А это я ещё могу исправить. 

Конфликт не разрешился мгновенно. Но первый шаг мы сделали.