«Это проверка на то, на какую глубину отчаяния ты можешь нырнуть и вернуться невредимым» — Стефания Данилова, победитель II конкурса поэзии «Время колокольчиков»

Триумфатор II поэтического конкурса, созданного сестрой Александра Башлачёва, который завершился в разгар осени в Череповце, рассказала о стихах, вдохновении и русском роке.

Ваши впечатления от музея А. Башлачёва?

Как в песнях Александра: никогда не знаешь, что за следующим поворотом сюжета, какой оттенок башлачёвской тоски, так и в музее, видя архитектурные светящиеся изгибы, лишь в финале понимаешь, что ты внутри колокола. Вещи удивительно живые. Гитара, помнящая его пальцы. Детские истории про индейцев. Фраза ‟Но рука Серого Дятла нанесла копьём рану“ крутится одностишием в голове и не хочет уходить. Это скорее дом или храм, чем музей. А в финале был показан клип на одну из песен. Там, в мультипликации, два колокола слились в песочные часы. В конкурсной работе я написала, что принесла бы в то самое утро Александру песочные часы, чтобы он разбил их, выиграл время и посыпал этим песком синий лёд — из ‟Спроси, звезда“. О том, что часы эти похожи на два колокола верхушка к верхушке, я не задумывалась. Мистика.

Какие стихи и авторы запомнились на конкурсе?

‟Ехал Стенька Разин, небо плакало над ним“ и невероятная, самобытная, резная ‟Баллада о Мангазее“ отдавались эхом в голове еще долго. Это стихи большого поэта и моего большого друга, Ники Батхен. Ее выступление было максимально в духе СашБаша. Насквозь живым, растрепанным, юродивым. Трещал микрофон, Ника волновалась. Но если есть поэзия, компетентное жюри (а оно было именно таким) разглядит и расслышит. Перформанс Андрея Хамхидько с блокнотом, в который были вклеены лица ‟Клуба 27“, а вместо лица СашБаша — небо двора-колодца, был очарователен. Стихи Ани Фоминой про то, что не стоит трогать оголенные провода, честные. И конкурс этот — оголённый провод, и мы все его тронули. Искрит до сих пор. И, конечно, стихотворение победителя прошлого года — Тейт Эш, про колокольчик. Оно про такой уход навсегда, что ты навсегда передумываешь уйти, если такое задумал...

В каких необычных обстоятельствах вы вдруг слышали или вспоминали песни Башлачёва?

Мы со спутником моей жизни возвращались с термальных источников Кындыг — это близ Сухума, в Абхазии. Расслабленные, без брони, желавшие лёгкости. Нам бы в тот момент явно подошла попса. Попросили товарища за рулём включить музыку. А он очень непростой человек, потомок писателя со сложной судьбой, Даура Зантария. Аслан. И он возьми да включи ‟Ванюшу“. При всей моей любви к СашБашу, в тот момент это было совсем не к месту, как траур на свадьбе. Когда защищаться нечем, вся эта боль, весь этот надрыв оцепляет тебя, и ты не можешь вырваться. Так мы и ехали вчетвером: мы, Аслан и Александр, по окраинам Сухума. Первым словом, которое я увидела, выйдя из поезда в Череповце, было ‟Сухум“. Туры в Абхазию рекламировались. Именно текст с отсылкой на ‟Ванюшу“, про Ива, который не стал Иваном, хотя мог бы — победил. Морали нет.

Когда вы познакомились с творчеством Александра Башлачёва? 

Очень долго я его слушала в чьем угодно исполнении в концертном зале, в котором бывал каждый. Это прокуренные кухни юности. Они у всех в жизни были так или иначе. В кружках плещется красненькое, из ниоткуда извлекается гитара, и если вечер обещает быть томным, то ждите ‟Влажный блеск наших глаз“, а если орут ‟Время колокольчиков“, то утром похмелье точно будет крепким. С ‟Петербургской свадьбой“ меня познакомили Сплин. А однажды я на ‟45 параллели“ прочитала текст ‟Спроси, звезда“. Это где про синий лёд. И не вернулась.

Что может почерпнуть журналист в своей деятельности от творчества Башлачёва?

Искусство говорить правду, даже если “говорить“ превращается в ‟орать и бить по струнам до крови“. Писать грубыми, живыми красками. Так, чтобы мазок по холсту напоминал пощёчину, а не живопись. Башлачёв — это не для нежных. Это для тех, кого отучили нежными быть — не по их воле. Выхолощенная, холёная журналистика — это сухая репортажка. Интервью должно сохранять человека живым. Ибо все мы преходящи. А эти слова, ответы на вопросы — они могут остаться и на что-то повлиять. Каждая песня Башлачёва — это вопрос. Он умел задавать вопросы. Жизни, Богу, себе, потерявшимся и найденным, друзьям и недругам. И на них в ответ сложно промолчать до сих пор. 

Что служит источником вдохновения для стихотворений?

Истории, которые должны быть поведаны и выбрали меня как транслятора для своего воплощения. Чувство, когда приходит стихотворение, похоже на то, когда человек тебя цепляет с первого взгляда. Потом разберёшься, что это — любовь, интерес, животная страсть или желание чисто подружиться. Если зацепило, размерцалось и болит — тебе зачем-то надо туда. Александру у меня два стихотворения. И оба они — письма ему, диалог с ним. Поэзия — это способ поговорить с любым человеком, в каком мире и в какой эпохе бы он ни был.

Чем ваши стихи, на ваш взгляд, близки к поэзии русского рока?

Задумалась: а ведь меня довольно часто приглашают именно читать стихи на рок-фестивали. Мне кажется, вырасти в Петербурге без русского рока так же нереально, как ни разу не увидеть в нем белые ночи. Это наша культура, если не сказать — генетика. Наше небо русским роком поёт. Мои стихи не могли вырасти иными. К року я близка в самом прямом смысле. Соавтор моей жизни — рок-музыкант Александр “Сэро“ Коньков. Моя заповедь самой себе ‟Не влюбляйся в музыкантов“, услышав его ‟Дорожный блюз“, куда-то испарилась.

Вы играете на гитаре? Какой ваш любимый музыкальный инструмент?

Музыка, китайский язык, синхронный перевод, поэзия даруют интересное будущее, но цена за него — всё твоё время. Каждым из этих направлений нужно заниматься с малых лет, десятки и сотни тысяч часов, для наилучшего и наивысшего результата. Этому миру не нужен еще один плохой гитарист в лице меня. Я обожаю гитару; не было ни дня, наверное, когда бы я не слышала хотя бы какую-то гитару: в наушниках, моего жениха в нашей комнате, на каком-то фестивале… Однако, по-настоящему рвёт мне сердце скрипка Эдвина Мартона. Сама я неплохо чувствую ритм, и мне нужна любая звучная поверхность, чтобы присоединиться к чьей-то музыке активно. А на конкурсе Башлачёва я играла, вестимо, на колокольчике.

Видите ли вы себя в жюри конкурса ‟Время колокольчиков“ в следующем году?

Однозначно, я бы хотела приехать в Череповец через год. В каком качестве, не имеет значения. Я уже маленькая частица этой большой истории. И главная радость — увидеть родителей и сестру Саши, пообщаться с ними, посмотреть в глаза. Это не то мероприятие, куда ты едешь за какими-то чинами, регалиями. Это проверка на то, на какую глубину отчаяния ты можешь нырнуть и вернуться невредимым.

 “Стихи — это работа души“ — цитата Башлачёва. А на ваш взгляд, что есть стихи? Или вы разделяете эти слова?

Я бы добавила, что если душа выбирает такую работу, то она — больше, чем работа. Призвание, миссия, вся жизнь. Поэтом нельзя быть наполовину. Я не о том, что человек должен быть только поэтом и ничем больше не заниматься. Можно прекрасно иметь специальность, например, юриста, или шахтёра, или садовода, и при этом быть на всю голову поэтом. Даже если это история про стихотворение в год. Башлачёв ударно работал, как мы помним, два года. Этого более чем хватило. Сегодня ему было бы шестьдесят три. Я все думаю, что бы мы сказали друг другу, встретившись — в перерыве от этой работы наших душ. Но склоняюсь к мысли, что ничего, наверное, не сказали бы. Продолжили бы работать. 
А что такое стихи? Это как спросить: ‟Что такое Бог“? Я хочу никогда не знать ответа, но где-то в глубине сердца ощущать мерцание — и понимать.