Невестка пытается отдалить от нас сына, несмотря на то, что мы постоянно им помогали и во всем поддерживали

Я всегда знала, что однажды мой сын выберет другую женщину. Но я не думала, что это будет похоже на отрезание куска души ножом.  

Помню, как Люба впервые вошла в наш дом: стройная, с улыбкой. «Мама, это она», — сказал Андрей, и его голос дрогнул, как в пятнадцать лет, когда он признался, что разбил мою вазу. Тогда я обняла его, а сейчас сказала ей: «Рада познакомиться».  

Мы помогали им во всем. Свадьба? Мы отдали сбережения, хотя Игорь хотел новую машину. Квартира? Взяли ипотеку, чтобы добавить к их первому взносу. Когда родилась Соня, я брала отпуск на работе, чтобы сидеть с внучкой, пока Люба «приходила в себя». Она лежала на диване, а я стирала пеленки и готовила, шепча: «Главное, чтобы дети были счастливы».  

Но потом все начало меняться. Словно невидимая стена выросла между нами. Люба перестала звонить. «Она устает», — оправдывал Андрей. Потом отказалась от моей помощи с Соней: «Мы хотим сами воспитывать дочь». А в прошлом месяце, когда я принесла Андрею его любимые вареники с вишней, она вежливо сказала у порога: «Спасибо, но мы придерживаемся правильного питания». Ее глаза были холодными, как стекло.  

Вчера случилось то, после чего я не могу спать. Андрей позвал нас на ужин — впервые за полгода. Я надела платье, которое он всегда любил, купила Соне книжку с животными. Люба открыла дверь в спортивных лосинах, с мокрым от пота лицом. 
— Мы как раз собирались на прогулку, — сказала она, не приглашая войти. Андрей стоял за ее спиной, глядя в пол. 
— Извини, мам, мы... не договорились насчет времени.  

Я не выдержала. 
— Что мы сделали не так? 
Люба вздохнула, и сказала, как учат в тех дурацких психологических пабликах: 
— Вам стоит меньше вмешиваться в нашу жизнь.  

— Вмешиваться? — я засмеялась горько, вспоминая, как мы с Игорем сутками дежурили, когда Соня болела ветрянкой. Как откладывали деньги, чтобы Андрей мог съездить с Любой в отпуск. Как молчали, когда она назвала нашу дачу «старомодной» и продали ее, чтобы купить каменную коробку в городе.  

— Мама, мы просто хотим быть семьей, — проговорил Андрей, и в его глазах я увидела не моего мальчика, который плакал в моих руках после первой двойки, а чужого мужчину.  

Я ушла, не обернувшись. Дома разрыдалась в подушку, пока Игорь гладил меня по волосам, бормоча: «Отпусти, родная. Они взрослые». 

Сегодня утром позвонила Соне. 
— Бабушка, мама говорит, ты больше не будешь к нам приходить? — спросила она шепотом. 
Я сжала трубку. 
— Нет, солнышко. Бабушка... переезжает. Далеко-далеко.  

Я достаю альбом с детскими фото Андрея. Вот он на качелях, вот — с разбитой коленкой, вот — на выпускном. Последний снимок: мы втроем, Люба чуть в стороне, ее рука на плече Андрея как метка.  

Дверь скрипит. Игорь принес чай с мятой — тот самый, что я всегда заваривала Андрею при простуде. 
— Он позвонит, — говорю я в пустоту. 
Муж молчит. Мы оба знаем правду: сыновья возвращаются только в сказках. В жизни они уходят — сначала в школу, потом к женщинам, потом в чужую правду, где мы становимся чужими.  

На столе звонит телефон. Это Андрей. Я смотрю на экран, пока вибрация не стихает. Завтра. Завтра я найду силы ответить. Или нет.