Муж ушел с одним чемоданом, попросив не задавать вопросов, а через полгода вернулся

— Ты только не спрашивай, ладно? — он поставил чемодан на порог. Собрался внезапно, ничего не говоря. 

— Куда ты? — спросила я, хотя сразу поняла: это не тот вопрос, который он ждет.  
— Не надо.  

Он взял пальто, обнял меня так, будто хотел запомнить на ощупь, и вышел. Дверь закрылась с тихим щелчком, будто боялась разбудить нашу прежнюю жизнь. Чемодан, который он взял, был маленьким — всего на пару смен белья. Я знала, потому что сама собирала его когда-то для его командировок.  

Первые дни я звонила. Его телефон молчал. Потом перестала. Соседи шептались за спиной, друзья приносили сладости к чаю и жалость, от которой тошнило. Я выбросила все его зубные щетки, но оставила старую футболку с запахом одеколона. Иногда прижимала ее к лицу, как кислородную маску.  

Зима сменилась летом, а я научилась жить с тишиной. Работа, книги, бессонница. Однажды ночью, убираясь в шкафу, нашла конверт с его почерком: «На крайний случай». Внутри — ключ от сейфа и цифры, выведенные его рукой. Но я не пошла в банк. Боялась, что «крайний случай» уже наступил, а я не готова это подтвердить.  

Он вернулся в дождь. Стоял на пороге с тем же чемоданом, но лицо было другим — осунувшимся, с сединой у висков, будто полгода равнялись десяти годам.  
— Можно войти? — голос звучал хрипло, как будто он долго не говорил.  

Я кивнула, пропуская его. Он сел за кухонный стол.  

— У меня был рак, — сказал он просто, как будто сообщал о пустяке. — Третья стадия. Врачи давали 20%. Не хотел, чтобы ты… — он замолчал.  

— Чтобы я что? Видела, как ты умираешь? — я стояла как в тумане.  

— Чтобы ты верила, что я умру. — Он достал из кармана смятый лист с анализами. — Я прошел экспериментальное лечение в Германии. Мне сказали: ремиссия.  

Дождь стучал в окно, заполняя паузу. Я смотрела на его худые плечи, на синяки от капельниц на сгибе локтя, и вдруг поняла: за эти полгода мы оба стали чужими, но не друг другу — себе прежним.  

— Почему не взял меня? — прошептала я.  

— Потому что если бы ты была рядом, я бы сдался. Ты — моя слабость. — Он улыбнулся, и в этой улыбке мелькнул тот самый мужчина, который когда-то прятал под подушкой мои дурацкие любовные записки.  

Теперь, когда он спит, я иногда просыпаюсь и проверяю его дыхание, прикладывая ладонь к груди. Он ворчит, но не отодвигается. А еще мы купили новый чемодан — большой, на двух колесах. Говорим, что для путешествий. Хотя оба надеемся, что самое долгое путешествие уже позади.  

Вчера он принес домой цветы — розы, как в первые годы. Я спросила, не боится ли он, что я начну задавать вопросы.

— Спрашивай, — ответил он. — Я научился отвечать.

Но я молчала. Вместо этого включила музыку, ту самую, под которую мы танцевали на свадьбе. Он засмеялся и пригласил на танец.

— Прости, — шепчет он иногда, и я целую его в макушку, потому что ответ давно ясен. Мы не просим друг у друга прощения. Мы просто живем дальше. Вместе.