– Это Юля, и она беременна, – произнес муж, заводя в квартиру незнакомую женщину

Муж открыл дверь, пропуская вперед незнакомку. Ее пальцы сжимали край куртки, будто пытаясь удержать что-то невидимое. Я остановилась в коридоре, не ждала гостей.  

— Это Юля, — произнес Андрей, — и она беременна. 

Юля робко улыбнулась, поправив рыжие волосы. Ее живот еще не был заметен под одеждой, но слова мужа повисли в воздухе тяжелым колоколом. Я пока еще не верила ушам.  

— Нам нужно поговорить, — добавил он, снимая куртку. 

Девушка села на диван, я осталась стоять. Андрей начал говорить — о случайной встрече, о мимолетном увлечении, о ребенке, который «просто случился». Слова падали, как камни, оставляя вмятины в душе. Я смотрела на его губы, которые целовала вчера, и думала: сколько раз он врал?  

— Она останется с нами, — закончил он.  
— Что? — мой голос прозвучал чужим.  
— Ей некуда идти. Родители выгнали. Я не могу… — он запнулся, подняв на меня взгляд.  

В его глазах читалось не раскаяние, а усталая решимость. Как будто он принес домой бездомного щенка, а не живую женщину с его ребенком под сердцем.  

— Ты с ума сошел, — прошептала я.  

Меня вдруг ослепила ярость — не к ней, а к нему. К его спокойствию, к этой абсурдной уверенности, что я приму его выбор.  

— Мы обсудим это позже, — я показала в сторону кухни, однако Андрей остался на месте.  
— Нет, сейчас. Я обещал ей помощь.  

Обещал. Слово, которое когда-то связывало нас, теперь било по вискам. Я повернулась к окну, наблюдая, как снег хоронит следы на тротуаре. Вспомнила, как мы кутались в один плед, смеясь над прогнозом о «вечном холоде». Вечность длилась три года.  

— Ты хочешь, чтобы она жила здесь? — спросила я, не оборачиваясь.  
— Ненадолго. Пока не родит.  

Юля тихо кашлянула. Мне вдруг стало жаль ее — эту девушку, которая доверилась человеку, не способному даже на честность.  

— Хорошо, — сказала я. — Будет спать в гостиной.  

Андрей выдохнул, словно ждал сцены. Он не понял, что согласие было началом конца.  

Той ночью я лежала, вслушиваясь в тишину. За стеной был шорох — Юля ворочалась на диване. Андрей спал, отвернувшись, его спина — крепость, в которую мне больше не было пути.  

Утром я разбила его любимую кружку. «Нечаянно», — сказала, подметая осколки. Он промолчал.  

Юля старалась быть невидимой: мыла посуду, тихо смотрела сериалы, прятала живот под мешковатой кофтой. Иногда я ловила ее взгляд, полный немого вопроса: «Почему ты не кричишь?»  

Следующей ночью я застала ее на кухне. Она плакала вполголоса.  
— Он не любит меня, — выдохнула она, увидев меня. — Я ошиблась.  

В ее голосе не было упрека — только стыд. Я налила ей ромашковый чай.  
— Он не умеет любить, — ответила я. — Только спасать. Чтобы чувствовать себя героем.  

Мы молча смотрели, как луна вырезает тени на стене. В ту ночь я поняла: мы обе стали его жертвами.  

Через неделю я подписала договор аренды новой квартиры. Андрей не стал спорить — он уже играл в благородство с Юлей. В день переезда я оставила на столе ключи и письмо: «Спасай их. Мне больше не нужно спасение».